- Командир, - обратился Пятирукий Мун к Лабиальному Ша.

- В чем дело? - негромко отозвался тот, снимая наушники с ноги.

- У нас проблемы, командир. Разрешите остановить машину?

- Разрешаю. Говори.

Тарелка остановилась, как вкопанная, и зависла.

- Пьезофосфатный шмон не откликается на зовущий файл, - сообщил Пятирукий Мун.

Командир задумался, при этом нижние уши у него свернулись в трубочку. Это всегда было признаком крайнего интеллектуального напряжения.

- Открывай Q-парадоксальный клапан.

- Командир, это опасно - мы в городе. Если хоть одна Q-частица попадет в скопление людей... Вы помните, чем это кончилось в Мюнхене?

- Ничего страшного. Сейчас мы зависли над консерваторией. Если что и случится - для человечества особенных последствий не будет. Выполняй приказ.

- Есть, командир, - ответил Пятирукий Мун и нажал какую-то кнопку...

А в консерватории в это время проходила защита докторской диссертации "Орфей Древнегреческий. Начало музыкальной науки". Соискатель Станислав Гаврилович Цыкин сидел в первом ряду, прямо перед кафедрой, и ждал, когда ученый секретарь Юля Москва закончит читать все отзывы, и председатель ученого совета Ефрем Владимирович Величинский пригласит его на сцену для доклада. Наконец этот момент настал, Славик пригладил волосы и вышел на кафедру.

- Уважаемые члены ученого совета! Шестая симфония Петра Ильича Чайковского - это жемчужина мировой музыкальной культуры. Многовековая тема борьбы света и тьмы получила в этом произведении глубоко личное, и я бы даже сказал, интимное освещение. У многих из вас, уважаемые члены ученого совета, я уверен, есть дома бра. Если зажечь это бра над кроватью, тоже получается интимное освещение. Но вернемся к Шестой симфонии Дмитрия Дмитриевича Шостаковича. Кто-нибудь из вас, уважаемые, спрашивал себя хоть раз в жизни: а почему, собственно говоря, она Шестая? А? Нет? Ну, тогда я спрошу вас сейчас: по-че-му? Ага! Не знаете? Эх вы, горе-музыковеды! Н-да... - Славик стал цокать языком и укоризненно качать головой. Потом он остановился, вперил грозный взгляд в аудиторию и громко произнес:

- Да потому что она написана после Пятой!!!

Шелест восхищенных вздохов всколыхнул зал. Славик торжествующе сделал паузу, достал носовой платок и вытер лоб. Затем он спокойно продолжил:

- Это первое мое научное открытие, которое нашло свое отражение в автореферате. Но не единственное, - добавил он хитренько и хихикнул. - Второе и тоже очень важное заключение, к которому я пришел, изучая  творчество Антона Веберна - и тут я попрошу вас, уважаемый Юрий Никодимович, отодвинуть в сторону ваши бумажки и послушать меня - ...н-да, так о чем я? Ах, да... Дело в том... Ха-ха... - Славик потер ладошки, - дело в том, соколы мои, что Веберн был вовсе не Веберн! А история такова. Отец известного вам, наверное, австрийского композитора Альбана Берга однажды поехал в Швейцарию, в город Берн. Там он остановился в маленькой гостинице, или, как у них там называется - в отеле. И - влюбился! - Славик беспомощно и обреченно развел руками. - Предметом его вожделений была скромная молоденькая уборщица, которая через девять месяцев родила ему маленького сына. Встал вопрос: как назвать этого человечка? Как, я вас спрашиваю?! И он придумал: а назову-ка я его Антон. А фамилию дам - Веберн, потому что зачат-то он был в Берне! В-Берн! А? Каково?! Но это еще не все. Через два года у папаши Берга рождается еще один сын - уже теперь от жены. Он его называет Альбаном. Сводные сыновья подрастают, встречаются в городе Вена и дружат, дружат, дружат, ну, буквально, всю жизнь дружат. А потом - влюбляются в одну и ту же женщину, и - дружбе конец. Она, бедная, не знала, что ей делать, кого, то есть, выбрать: справа кудри токаря, слева - кузнеца... хи-хи... Выбрала Антошку, потому что у него музон круче. А тот ее взял, да и увез в горы. Он думал, что спрятался от мести брата. Но не тут-то было! Друзья мои! Мы подходим к той страшной части моего рассказа, который столь пошло называется развязкой.  В горах в то время стояли американские войска. Альбан Берг приезжает в эти самые горы - они у них называются Альпы. Почему-то. Не знаю, почему, но это неважно. Да, так вот. Приезжает, значить, эта, он в горы. Под покровом ночи пробирается к американским частям и подкарауливает кого-нибудь из солдат. Тут открывается дверка, из нее выходит ихний повар и выливает на бедного ревнивца свои американские помои. Тот, ясное дело, немного струхнул, но взял себя в руки, ка-ак трахнет его по голове первым попавшимся предметом! Потом раздел его, сам переоделся в американскую форму, ну, там, фартук поверх. Труп бедного повара скинул прямо в ущелье - это ж горы были, ну и пошел туда, где Антошка притаился со своей девушкой. Входит к ним без стука и говорит, мол, вы меня кинули, так не доставайся же ты никому - прям как у Шекспира. И стреляет в обеих, то есть, в обоих... Ну, неважно... Да... Антошка, тот, сердешный, сразу - кувырк! А девушка долго еще мучилась. Четыре года. Или пять, не помню... Да... Вот так вот... А вы говорите - секстаккорд... - Славик обреченно махнул рукой и сошел, скорбившись, со сцены.

Зал молчал. Были слышны отдельные всхлипывания женской части ученого совета. Ирма Алексеевна вытирала слезы. Музыковед Мнацаканова что-то тихо и неразборчиво бормотала по-армянски, добавляя время от времени непереводимое "вах". Тамара Васильевна элегантно прикрыла лицо бархатным беретиком. Юрий Николаевич машинально, с остановившимся взглядом рвал на мелкие кусочки свои бумажки. Александр Сергеевич стоял перед окном, поставив одну ногу на подоконник и скрестив руки на груди. Взгляд его был направлен в бесконечность.

- Ну что, господа-товарищи, - прервал тишину Ефрем Владимирович. - Будем обсуждать? Возьмите себя в руки, ну-ка, быстренько, быстренько. Слово предоставляется музыковеду Мнацакановой.

Старушка закончила свои тихие причитания и вышла на кафедру.

- Вот уже несколько столетий я не перестаю удивляться, как такой маленький, но гордый народ, живущий в такой маленькой стране, столько сделал для мировой культуры. Трагедия армянского народа - это, товарищи, наша общая трагедия. Мы тоже жили в горах когда-то. То есть, я хочу сказать, у нас была одна гора - но какая! Арарат, если хотите знать, да? А потом у нас ее отняли вероломные турки. Далее. У нас был замечательный композитор - Хачатурян, про которого здесь так много и интересно рассказывал соискатель ученой степени. Что это был за композитор, вах! И что же? У нас его отняли тоже! Теперь все пишут, что Хачатурян - продолжатель традиций русской музыки! А вообще-то, я считаю, что Цыкин - настоящий доктор. Доктор человеческих душ, если хотите, да? Будь здоров, Славик! И почаще заходи сюда!

Бурные овации потрясли аудиторию. Когда они затихли, Ефрем Владимирович произнес:

- Слово предоставляется филологу Белороссиусу.

Филолог Белороссиус поднялся со своего места и вышел на сцену.

- Я тут никого вас не знаю. И его тоже не знал, - Белороссиус с кафедры ткнул указательным пальцем в Славика. - Но как-то он принес мне свои стихи. Как он пишет, боже, как он пишет! - Белороссиус уронил голову на правую руку. - Ни одной глагольной рифмы!!! Вот послушайте, если есть время:

На берегах пустынных волн
Стоял я, дум неясных полн...

- А?!!! Чтоб я сдох, если кто-нибудь из вас так напишет!!! Или вот, например:

Когда б вы знали, из какого мусора
Растут стихи, не ведая смущенья...

- Это он про Мусоргского, это такой композитор был. В общем, ребята, вы как хотите, а мне этот парень нравится.

С этими словами Белороссиус соединил ладони узлом в знак солидарности и потряс ими перед Славиком.

- Слово предоставляется Татьяне Васильевне, - продолжил собрание Евгений Владимирович.

Татьяна Васильевна вспорхнула на сцену и встала на кафедру.

- Дорогие мои, я хочу ввести новый аспект в оценке диссертанта. Когда-то Ломоносов пришел в Петербург пешком, в лаптях. А каким парнем стал! Другой пример: великий русский композитор Бах тоже пешком пришел в город Любек, и какую музыку стал писать потом! Вот и наш диссертант тоже: ведь у него до сих пор нет машины!

В зале зашумели голоса, были слышны отдельные реплики: "Как?!", "Не может быть!", "Неужели?".

- Да-да, любезные мои, до сих пор нет машины. О чем это говорит? Да о том, что он - тоже велик! Работай, Славик, трудись, дорогой! И выводи, наконец, нашу многострадальную родину на широкую дорогу мирового прогресса! Здоровья тебе, счастья в личной жизни и хорошего цыганского веселья! - Тамара Васильевна соскочила со сцены, подошла к Славику, обвила его шею белыми, как два лебедя, руками и шумно, с чмоканьем поцеловала его в губы. Беретик бесшумно соскользнул на пол.

- Кто-нибудь хочет еще выступить? - спросил присутствующих Ефрем Владимирович.

Тут встал Александр Сергеевич и со своего места громко воскликнул:

- Я хочу выступить от имени моей кафедры и бросить упрек в адрес нашего диссертанта и, чего скрывать, без пяти минут доктора. Один только упрек... Он слишком мало участвует в жизни консерватории...

В этот момент раздался громкий вопль в зале. Юрий Никодимович, сбрасывая пиджак и разрывая ворот рубашки, вскочил со своего места и бросился к Славику. По пути он вынул крест и зажал его в ладони. Затем, достигнув первого ряда, Юрий Никодимович бухнулся в ноги диссертанту и завопил с рыданиями:

- Прости!!! Прости!!! - дрожащие руки Юрия Никодимович протягивали Славику крест, как бы призывая себе в помощь распятого Христа. - Прости меня, аспида древнегреческого, словоблуда нерадивого! Не разглядел! Не распознал! Гореть мне, лишенцу, в геенне огненной, лизать сковороды адские! Уйду в скит! Замолю! Именем Христа клятву даю страшную, замолю!

Все вскочили, подбежали к Юрию Никодимовичу, стали поднимать его с колен и утешать. Тамара Васильевна пыталась застегнуть ворот рубашки, на которой не осталось пуговиц. Славик встал, улыбнулся снисходительно и, оглядев высокое собрание, произнес:

- Бог простит. Пошли водку пить.

- Командир, кажется, все наладилось, - сообщил Пятирукий Мун.

- Закрывай. И поплыли дальше, - ответил ему Лабиальный Ша.

- Есть, командир, - Пятирукий Мун нажал кнопку, и тарелка медленно тронулась с места. - А все-таки интересно, командир, что-нибудь повредили мы или нет?

Лабиальный Ша помолчал некоторое время и произнес:

- Я думаю, максимум, что могло произойти - какая-нибудь внезапная модуляция.